Анатолий Гаврилов - Вопль впередсмотрящего [Повесть. Рассказы. Пьеса]

Мы с Ниной сидим на склоне холма.

— Холодно, пусто, страшно, — говорит она.

— Холодец, капуста, красное, — отзываюсь я.

— Какой холодец? Ты бредишь? Вокруг меня холодно, пусто, страшно, — отвечает она. А отчего бы ей не захватить с собой на склон холма холодец, капусту и красное вино?

— Ты репетируешь «Чайку» Чехова? Ты действительно хочешь уехать в Москву?

— Да.

— В Москве тебе может стать ещё холоднее, пуще и страшнее.

Вдруг из зарослей выходит человек в белом плаще, останавливается, бормочет, опускается на колени, что-то бормочет.

— Сумасшедший, — говорит Нина.

— Он не сумасшедший, — отвечаю я.

— Это мы сумасшедшие?

— Мы — обыкновенные.

— А он?

— Не знаю.

Он раздевается донага и ползёт к вершине холма.

Это было в те годы.

Это тогда.

Тогда, тогда.

Совершенно нелепо, как это происходит.

В этой связи хотелось бы отметить, что…

Я склонен думать, что…

Оставим это.

Оно нас не трогает.

Вот доска, вот рубанок.

Сейчас сделаем что-нибудь в стиле барокко.

Сверкнула молния, прогремел гром.

Рассмотрим галогены.

Галогены — это газы.

Рассмотрим кусты и деревья.

Рассмотрим Землю.

Женщина в синем плаще уводит меня домой.

Любой отрезок имеет длину, большую нуля.

Какова бы ни была прямая, существуют точки, принадлежащие этой прямой, и точки, которые ей не принадлежат.

Дана геометрическая фигура.

Нужно что-то доказать.

Допустим…

Допустим, допустим, допустим.

Например, винт газовой задвижки.

А в это время…

Например…

Да, но если…

И в то же время… и в то же время ветер рвёт в клочья спинакер… и в то же время вместо фордевинд — оверштаг… и в то же время Анна бесится от того, что её муж совершенно спокоен и не убивает её, но…

Но не убивает её, чтобы прекратить всю эту галиматью…

«Анна, Анна!» — поёт Валерий Ободзинский, поёт надрывно… какую Анну он имеет в виду?.. Анна, Анна… да, но нужно доказать, что в равнобедренном треугольнике на склоне дня, на склоне холма… когда эскадрилья Су-24 под командованием генерала Сухарто летит бомбить Мариуполь…

За что? Мы ведь поставили вам и уголь, и… жмых, и шрот, и… слябы…

Но.

No.

И Д. в порыве ярости убивает N. И растворяет его тело в азотной кислоте…

И… и… и вот ещё что…

Входит человек в белом плаще, что-то говорит, после чего наступает долгожданный сон.

Солнечно, тихо, прохладно. Двор и машины засыпаны виноградной листвой и забрызганы соком упавших гроздьев «изабеллы».

Пора снимать урожай. Часть будет продана, часть будет отправлена на выставку в Бургундию, часть будет отдана обездоленным, остальное пойдёт на вино.

Машина барахлит. Вчера опять притащили на буксире. Нужно смотреть. Порядок работы цилиндров 1—3—4—2.

Карбюратор эмульсионного типа, двухкамерный, с падающим потоком и системой отсоса картерных газов за дроссельную заслонку.

Отсоединил шланги, заткнул концы тряпками и снял карбюратор.

Входное отверстие тоже заткнул тряпкой.

Тряпки байковые, клетчатые, из рубашки, которую мне на день моего рождения подарила моя будущая жена, познакомился я с которой на вечеринке у Вити Арабаджи, младшего брата саксофониста в ресторане «Маяк».

Подул ветер, посыпались листья, ворона каркнула и перелетела с яблони на печную трубу.

Снял воздушный фильтр, отсоединил от рычага привода дроссельной заслонки тягу, возвратную пружину и трос привода воздушной заслонки.

Небывало большой урожай в этом году.

Часть винограда он продаст и купит 100 листов оцинкованного кровельного железа, две тонны угля, три куба дров…

— Жене шубу, сыну компьютер… а самый отборный виноград ты отправишь на международную ярмарку, в Жопу, — сказал человек в белом плаще, — за что получишь золотую медаль из говна. Всё грезишь?

— Здравствуйте, заходите, — сказал я.

— Как-нибудь в другой раз. Зимой. Когда твой виноград перебродит в золотистое говно.

Ушёл.

Что ж, иди. Иди, иди, режь правду-матку, пока не нарвёшься где-нибудь. Иди, иди!

Вдруг он вернулся и сказал:

— Извини. Я не хотел тебя обидеть. Продолжай мечтать и грезить, но не об этом.

— О чём же?

Он снял свой неизменный белый плащ, и тут я увидел, что это мой друг Миша в чёрном костюме, в белой сорочке, с бабочкой.

— О Миша, не узнал я тебя! — вскричал я, подходя к калитке, чтобы обнять своего лучшего друга, но…

Нет, это был не Миша, это был кто-то другой, я его не знал, и он спросил, где тут живёт Киргиз, я сказал, он пошёл по улице, но тут же вернулся, и я увидел, что это не кто иной, как соседка Нина, которая позавчера уехала в Москву.

Красное вино, холодец, капуста.

Она была в белом плаще, в чёрных колготках, курила, смотрела не то с любовью, не то с презрением.

— Пойдём на холм, — сказала она.

— Зачем?

— Просто так. Нет, не нужно, глупости всё это, — и тут же превратилась в Киргиза, и он спросил, когда я отдам долг.

— Вот продам виноград и отдам.

— Мне нужно сейчас.

— Сейчас у меня нет денег.

— Тогда прощайся с жизнью.

И я увидел в его руке нож…

И тут налетел смерч, и всё вокруг исчезло, а потом я снова стал заниматься карбюратором.

Подул ветер, упала и разбилась ещё одна гроздь «изабеллы», и из неё выскочил серенький паучок, он заметался, бросился было к калитке, но тут же вернулся и спрятался в карбюраторе, в первичной камере, и я направил туда струю сжатого воздуха, и он заметался и по оси дроссельной заслонки перебежал во вторичную камеру, и я направил туда сжатый воздух, и он вылетел оттуда и на огромной скорости влип в крупную гроздь, теперь уже навсегда, что, верно, придаст будущему вину неповторимый вкус и запах, что будет отмечено и здесь, и там, во Франции, и тут я увидел на заборе ворону, жадно глядящую на детали моего карбюратора, и я сбил её с забора струёй сжатого воздуха, и тут подъехала милицейская машина, и они стали задавать мне вопросы по поводу Человека в Белом Плаще, и я понял, что сейчас они станут надувать меня сжатым воздухом, и мне было больно и страшно.

— Своего наибольшего могущества Вавилонское Царство достигло при царе Хаммурапи, — сказал Иван Федорович и подошёл к окну, откуда открывался вид на железнодорожный вокзал, рыбоконсервный комбинат, порт и море. — Хаммурапи, — повторил он, глядя в окно. — Записали? Завтра буду спрашивать, а сейчас свободны, но не совсем. Мне нужно вскопать огород. Никого не принуждаю. Только желающие.

Жил он недалеко от школы, на спуске к морю.

Он сказал, что и как, и мы стали работать, а он ушёл в дом.

Наступили осенние сумерки.

— Довольно, — сказал он и пригласил нас в дом.

Там уже стоял стол с напитками и закусками.

Мы приступили. Через некоторое время он вышел к столу и стал играть на баяне и петь, преимущественно морская тема.

Появилась его жена, Вера Сергеевна.

Она тоже вышла и подпевала мужу.

Они пели так слаженно и проникновенно, что многие заплакали.

Кто-то из наших стал просто рыдать, и его вынесли на свежий воздух.

Пасмурно, прохладно.

Фредерик Тейлор в начале XX века потратил пять месяцев для определения лучшего способа работы с лопатой.

Франц Кафка панически боялся воды и всё никак не мог научиться плавать, чем раздражал своего отца.

Оден начинает как прямой подражатель Элиота, а к концу приходит к коллажу.

В Ракетных войсках стратегического назначения застрелился начальник штаба.

Если тело скользит по поверхности другого тела, то на движущееся тело действует сила трения.

Ветер гонит по улице опавшие листья.